НАЧАЛО ИГРЫ

[indent] Янтарь вспыхивает медовым отсверком, облизывает жаждущими всепоглощающими языками пламени чужие бока-спины, застывает замершей в ярких лучах древесной смолою, а после — украдкою коснётся нескольких, сегодня особенных.

[indent] Мышцы напрягутся — отзовутся на степенно вонзающиеся в твердь под лапами когти, стачивая в одном единственном месте вековой камень-скалу, и Ярозвёзд резким движением почти что лисьего хвоста рассечёт пространство позади себя невидимой линией.

[indent] В этой шкуре ему комфортно;
[indent]                 эта шкура села на него как влитая — заранее подготовленная.

[indent] Не жмёт, не маломерит, но с точностью повторяет каждый контур, каждую бугристую мышцу, каждый обесцвеченный рубец; золотом опоясывает, посеребрённым крошевом звёздной пыли обрамляет, сливаясь в единое.

[indent] — Пусть все коты, способные охотиться самостоятельно, соберутся под Скалой собраний!

[indent] Вещает рокочущей речью, тут же привлекая к себе всеобщие взгляды: силуэты натянутся струнами да устремятся стрелами вперёд, замирая подле, но где-то ниже, готовые выхватывать каждое слово по капле.

[indent] Подбородок подёрнется в привычной горделивости и самоуверенности, когти-лезвия глубже войдут в импровизированный, но всё-таки трон, покуда глаза не замрут на одной из фигур.

[indent] — Солнцелик, выйди вперёд. Ты достиг нужного для посвящения возраста, а значит сегодня наше племя пополнится ещё одним воином, — смотрит на него выжидающе-испытующе, не моргнёт, не шелохнётся, но губы исказятся в откровенной довольной улыбке: знает, что тот не задумываясь поступится многим личным во благо общего, и что нутро его глубже родной реки. — я прошу наших предков-воителей взглянуть на этого оруженосца. Он не жалея сил тренировался и постигал завещанный вами Закон. Солнцелик, обещаешь ли ты не щадя собственной жизни защищать своё племя и заботиться о нём?

[indent] Его голос — отзвук далёкого эхо, перезвон ручья и жидкая позолота. Он говорит «обещаю»; Ярозвёзд одобрительно кивает.

[indent] — Тогда с этого дня ты будешь известен как Солнцевей! Звёздное племя гордится тобой, и мы приветствуем тебя как нового воителя Речного племени, — непривычно ловким для столь грузного туловища Ярозвёзд спрыгнет на землю, касаясь мягкой макушки, и следом за всеми во всеуслышание повторит новое имя, чтобы после вернуться на серый пьедестал.

[indent] Призывающим жестом хвоста попросит смолчать, и, дождавшись стихших слов, продолжит.

[indent] — Кое-кто из наших котят также готов к посвящению, — глазами выцепит каждую. — Лунышко. С этого дня, твоим новым именем будет Луноликая, а твоим обучением займётся Плющевик*. Его вдумчивость и ответственность помогут тебе стать хорошей воительницей в будущем, — дихроичные зеницы переливаются, волнами находя на песчаный берег; оживают, пляшут, волнуются. Ярозвёзд мажет взглядом по пока ещё не закалённому силуэту, но обещающему обрести форменность, выточенность — ждёт этого, — и взором проскальзывает дальше.

[indent] — Соломинка, отныне ты — Соломка, а твоим обучением займусь я, — лёгкий ощур невзначай коснётся глаз, но в нём отчётливо угадаются предвкушение, любопытство и немой вызов, проскальзившие к девичьему стану. Ярозвёзд вновь спустится вниз, касаясь своим носом её, и с каким-то затаённым огнём встретит чужой взгляд, понимая, что в очах напротив находит его отражение. — на этом собрание окончено, — поднимет голову да коротко кивнёт головою, давая всем прочим возможность чувствовать юных соплеменников, и, лишь дождавшись пока все принесут свои поздравления, бесцеремонно выдернет Соломку. — готова осмотреть территории?

[indent] Он не просит её не бежать / не торопиться / не лететь вперёд соколом — не станет ловить за шкирку даже если придётся, но с радостью понаблюдает за опытом, готовый предоставить первый настоящий урок самой жизни-природе. С ней — он знает — будет непросто, но лёгкие пути всегда казались ему слишком скучными.

[indent] Нерасторопной походкой двинется к выходу — единственной стороне, где река не обрамляет лагерь, — останавливаясь ненадолго подле тех, чьи имена только что звучали, и обратится к ним с яркой улыбкой.

[indent] — Примите мои поздравления, — склонит голову в почтительном жесте и коснётся хвостом боков по очереди, а следом поманит за собой и Соломку, пусть та в приглашении и не нуждалась.

→ заводь

Подпись автора

{

ритуальный пламень, разгорайся разгорайся, гори ясно — так, чтобы не погасло

белый лебединый пух - и весь взбудоражен, лапы тонут-вязнут в песке, словно не стремясь отпускать хозяйку в совершенно иное, незнакомое, а потому отзывающееся в пространстве между рёбрами трусливым заячьим сердцем. жилы натянуты до предела - и звенят-звенят под стать соломинке, нетерпеливой, опьянелой, она - везде, готовая больше, чем вообще возможно себе представить.

мама прилизывает лунышко, лежащей смирно и послушно, шерсть за ушами, пока соломинка снуёт от родительницы к прорехам, открывающим пространство вне, хоть и тысячу и один раз исхоженное ими двоими вдоль и поперёк, но всё же - иное.

дрожь и предвкушение накрывает покатые белые плечи объятиями, а страх на задворках пляшет костром, усиливаемый отчего-то суетой от соломинки.

— МА-А-АМ!

[indent] это - надрез действительности, короткий всполох, делящий мгновение на до и после.

один лишь крик - и все старания мамы идут насмарку, шерсть подчиняется раскату молнии, которым обернулась соломинка, дыбится, пушится, превращая лунышко, не иначе, в такую же молнию - только, наверное, шаровую. всё происходит быстро, мгновенно, молниеносно - даже несмотря на то, что трижды соломинка подгоняла их всех. стоящая торчком белая шерсть - не то, как бы лунышко хотела предстать перед племенем, перед предводителем, наставником, но время ускользает сквозь пальцы, как песок, рассыпается мельчайшими частицами под ними, оседает в шерсти, забивается в нос и уши.

— лунышко, а ты чего стоишь, глазками хлопаешь? потерялась? ой, да не жди ты никого. скорее.

а лунышко не успевает раскрыть птичьего рта, не успевает извиниться и оправдаться, её толкают лбом в бок, её подгоняют и обе родительницы позади, не успевает за темпом соломинки и ярозвёзда - и его зычный клич уже разрезает благоговейную застывшую тишину, созывает всех и каждого, и пущенной стрелой соломинка подчиняется предводителю мгновенно и беспрекословно.

она снуёт меж широкими лапами, лавирует через силуэты собравшихся, занимается место прямо в центре поляны, лунышко семенит следом, спотыкаясь - не сводит огромных глаз с ярозвёзда, могучего, статного. в жидком янтаре его взгляда хочется сжаться, стать меньше, застыть, в солнцем залитой шерсти - позолота, мерцание, льющееся изнутри, будто его сила обволакивает стан солнечными лучами и сердце у лунышко заходится пуще прежнего.

взгляд его останавливается на кремовой макушке закончившего свой путь оруженосца - и он нарекает его новым именем с лёгкостью, с гордостью, звучно оглашая, и лунышко кажется, что вместе с могучим размахом ржаво-рыжих плеч со скалы снисходят и сами звёзды, касаясь чужой макушки в знак признания. лунышко поздравляет его вместе со всеми, преисполненная моментом, выкрикивает имя, немного зардевшись, ибо не знает, насколько уместно котятам кричать вместе со всеми в унисон новые имена. но соломинка выкрикивает тоже - и лапы заходятся в дрожи меньше, с белой шкуры слетает неуверенность и из уст летит искренность, награждая момент улыбкой.

скопище звёзд, однако, поднимается рыжим орлом ввысь, на высеченный временем трон, лунышко кажется, что из-под лап ярозвёзда сыпятся искры, сыпется крошево из звёздном пыли, и свет их достигает в одночасье их с соломинкой двоих.

[indent] это - разрыв действительности, отделяющий "до" и "после" на бесконечность, отсекающий взмахом хвоста "до" и строящий из звёздной пыли дорогу вперёд "после"

она - луноликая, и нет больше лунышка, по её белому меху мажет взглядом ярозвёзд, её лапы дрожат и рёбра трещат, вязкая слюна застревает в горле комком, словно предводитель уже знает её секрет, закрадывает в свою речь надежду на становление хорошей воительницей, достойной не идти вдоль реки, но плыть против течения, единясь со стихией, занимающей ровную половину её дихроичных глаз. она касается носом носа плющевика, делая первый шаг по усеянной звёздной крошкой тропе.

соломка - и никакая больше не соломинка, получает лучшего наставника, такова её натура, всё существо распаляется и дымится рядом, взрываясь сверхновой, и лунышко косит взгляд от плющевика к подруге детства - аккурат, когда медное зарево приближается к пёстрой ученице, чтобы завершить церемонию посвящения.

— спорим, я сегодня же принесу в лагерь огромную рыбину? — незамедлительно поворачивается горделиво распушенная соломка, и луноликая дарит ей скромную улыбку и легко кивает подруге, — я не сомневаюсь в тебе, соломка, — новое имя растекается по устам мёдом, и луноликая не может удержать себя от того, чтобы не воспользоваться возможностью его использовать.

сердце заходится с новой силой и луноликая набирает большой глоток воздуха, становясь возле выхода из лагеря, куда ведёт её плющевик, - и чуть не давится, когда...

  — примите мои поздравления, — её встречает яркая улыбка и почтительный наклон головы, но внутри - так знакомо - разрывается сверхновая, и страх топит глаза в слёзной пелене, топит всё естество под толщей воды, а песок под лапами становится самым её дном, кажется, что откроешь рот - и толща забьётся в горло, наполняя лёгкие.

[indent] — с-спасибо, — стыд растекается по спине, зардеется морда, шум реки рядом напоминает ей о том, почему она хуже остальных, поздравления рассекаются как зрачком собственные радужки - на надежду о том, что вскоре она станет достойной, и на безмерное чувство жалости о том, что новый статус не сел, как влитой, что давит нагретыми камнями на плечи. мягкий хвост, проходящийся по боку, впрочем, в одно мгновение словно смахивает груз с покатых белых плеч, и, пока лёгкость касания даёт ей собрать крохи смелости, в широкую, разлитую медью и позолотой спину, она улыбается и твёрже повторяет, — спасибо! хорошей тренировки! — желает вслед, наблюдая за тем, как соломка улетает на соколиных крыльях всё дальше.

соломка улетает в глубины, раннее им недоступные, на крыльях, вырвавшихся из позвонков аккурат, хребет облегчая, птичьи кости несут её вперёд за предводителем неспешным, степенным, юным соколом, а у самой луноликой за спиной лишь ощущение скомканное, в коленях отдающее дрожью мандражной и боязливой одновременно - плющевик просит её подождать, и она прирастает корнями в мягкий песок под лапами, стоит ровно, вытянувшись в струну, не смея сдвинуться с места.

река шумит, плещет волнами, лижет берега, обнимает лагерь с трёх сторон, луноликая прикрывает глаза на мгновение - и шум речной сосредотачивается аккурат в раковинах ушей, смешивается с бегущей по венам-жилам кровью, холодит маленькое белое тело, и становится на мгновение некомфортно, будто тонет, будто вода лижет уже не только берега, но и касается пальцев на лапах, забивает прибрежный песок меж них.

она жмурится сильнее, вжимает когти глубже в песок, чтобы чувствовать землю под лапами, не дать воображению унести её с волнами в глубину непокорную ей, неизвестную, опасную, заворачивающуюся порой в водоворот с эпицентром спокойствия аккурат в самом сердце разворачивающегося потока. но лапы уже тянет в глубину, песчаное дно под ними перестаёт чувствоваться, будто в воду зашёл уже слишком глубоко, взлетаешь в потоке обволакивающей, всепоглощающей воды, она подхватывает и лишь самыми кончиками вытянувшихся пястей прикосновение нежное илистого дна, опоры песчаной, дарит ощущение, что ещё есть надежда оттолкнуться, окунувшись с головой...

по лбу проносится прикосновение лёгкое - и шум воды в ушах отходит, её вытягивает из неизведанности, и она открывает глаза - перед ними солнце греет песок, лёгкий ветер треплет короткую шерсть, касается сочных стеблей растущего плотно тростника, щекочет прикосновение белое ухо и солнцевей, под стать лучам, приподнимает опущенный смиренно белый подбородок хвостом, заставляя взглядами соприкоснуться. чужой зрачок утоплен в жидком сиянии, солнечный зайчик, заточённый в зеницах, бликует в игриво нахмуренном взгляде, волнами расходится по радужке, и вопрос высказывается в блаженную тишину через светлые уста.

глубина её утянула - и ведь, действительно, крылья ведь не выросли за спиной, как у соломки, кто же другой будет поникшим увядшим камышом аккурат после посвящения сидеть, понуро опустив голову на выходе из порядком приевшегося за шесть полных лун заточения?

её мысли - все в речной воде, отдаются смиренно течению, а вода кристально-чистая, прохладная, обволакивает каждую клеточку прохладой и свежестью, а ещё - страхом, сводит белые лапы, путает, уносит, шепчет на ухо нечто, что даёт уверенность в том, что не сродниться ей со стихией, что кормит племя, даёт процветание и уникальность каждому из товарищей, что тайна, что кроется за дихроичными радужками, не должна быть раскрыта никому.

но в золотых зеницах напротив светится добро, светится надёжность, словно бы хранимую тайну ему можно открыть, не побоясь быть поднятой на смех, освободить заточённую в хребте тяжесть, крыльям дать выход, насладиться новым статусом вдоволь, ведь такая возможность даётся лишь единожды.

— я не умею плавать, — возвращает щекочущее прикосновение к уху солнцевею, шепчет тихо, доверительно, вытянувшись в рост, шею лебединую вытягивая в струну, чтобы дотянуться до чужого уха, шепчет отчасти грустно, и вздыхает, возвращаясь на место словно бы грузно лёгким телом опустившись на пятки, прирастая к песку обратно, но не смеет оставить всё как есть, набирая в голос больше смелости, больше твёрдости, также, как и вслед брошенным словам соломке и ярозвёзду, — поздравляю с посвящением, у тебя сегодня тоже праздник, — и улыбается кротко, на мгновение отделяя страхи от их разговора.